Вадим Климов
Дисциплина и ассоциативное мышление

Live Journal | Есть смысл отрицать нигилизм | Киногруппа music.Нигил | Журнал "Опустошитель"

[главная]

:расота проституции

Мне показалось, я выбежал из леса. Вместо деревьев на поляне были накиданы распиленные бензопилой бревна. Вокруг лежали одни бревна.
Совсем измученный, я перешагивал через них. Должно было символизировать лес. Потом, да, забыл, в комнату, в которую меня привели. Мы зашли внутрь.
Дверь в стене открылась, из нее вышел человек. Он был одет по-домашнему: в шортах и белой футболке. Потом я узнал, что это была не дверь, а дверь шкафа.
Они провели меня по совсем невразумительным коридорам. Стены оказались картонными, во многих местах сквозили щели.
Коридор плохо освещался, из щелей то и дело выбивались лучи света. Не знаю, кто этим занимался. Я попробовал рассмеяться по этому поводу, и сразу получил толчок в спину. Мне сказали:
- Иди ровно. Нельзя смеяться.
Я сделал, как просили.
Мы, наконец, пришли. Они открыли дверь в очередной кабинет. Помещение оказалось жилой комнатой. Вдоль стены стояли дешевые шкафы для постельного белья. Вместо белья в них лежали книги.
Много-много книг набили в два ряда, один за другим. Я знал, что такое положение неудобно. Чтобы увидеть одни корешки, нужно вытащить другие.
Напротив шкафов находился промятый диван и два таких же кресла. Окна были занавешены отвратными желтыми шторами. Которые показались мне детскими, сшитыми из детских платьиц. Здесь же стоял на тумбе телевизор.
Шторы никак не оберегали от солнца. Я стоял, сощурившись как неспелый апельсин. Еще не отвыкнув от темного коридора.
Сразу за нами зашла женщина. Когда она проходила мимо, меня толкнули в спину. Я упал на диван. Потом поднялся, решив сесть нормально.
Женщина обернулась, посмотрела в мое лицо, как будто я чего-то от нее хотел. Я-то знал, что видел ее впервые.
Она подошла к самому окну, у которого стоял вещевой шкаф. Открыла дверцу. Внутри весели платья. Какие-то облезлые пальто, рваные рубашки.
На внутренней стороне дверцы было прикреплено небольшое зеркальце. Женщина начала переодеваться, расстегнула заднюю молнию.
Меня снова схватили и подтащили к креслу. Поставили почти напротив открытой дверцы. Так, что я не мог толком разглядеть женщину.
Не было видно ни ее самой, ни отражения в зеркале. Под таким углом к дверце я смотрел. И, конечно, солнечный свет все также неудобно бил из-за прозрачных штор.
Конвоиры, до этого почти постоянно молчавшие, стали толкать меня, удерживая на одном месте. Чтобы я не видел женщину.
Они спрашивали:
- Ну, чего-нибудь видно?
- А, да? Чего-нибудь видно?
- Нет, ничего?
- Скажи, скажи, видно или нет, а?
Я старался хоть что-то разглядеть. Женщина переодевалась в двух метрах от меня. Я пытался смотреть на нее саму или в зеркало, но все равно ничего не видел. Ослепительный свет и угол, с которого я смотрел - такие дела.
От этой бестолковости стало не по себе. Я хотел было вырваться и вступить с конвоирами в драку. Хотя понимал, что ничего не получится.
И мне не удалось даже высвободиться. Они держали меня четырьмя руками. Я не смог сбросить ни одну.
- Нет, ничего не видно, - сказал я.
Они засмеялись, закивали головами. Остались довольны.
Женщина переоделась и вышла из-за дверцы. Теперь можно было разглядеть ее. Оказалось, что я не запомнил, в чем она появилась в первый раз. Переодевалась она или нет, я определить не мог.
Женщина прошла мимо, обернулась и во второй раз посмотрела на меня, как будто я что-то хотел от нее. Я подумал, какая дура. Я видел ее нормально второй раз в жизни. Она была одета.
Меня все также держали, когда женщина вышла из комнаты. Закрылась дверь - я зачем-то смотрел, как женщина выходила - конвоиры толкнули меня к шкафу.
Один из них открыл дверцу с внутренним зеркалом. Вместе с подвернувшимся комком грязной одежды меня бросили внутрь.
Какой-то мальчик выскочил из-за платьев, задев меня локтем. Меньше секунды я слышал его учащенное дыхание.
Щелкая языком, мальчик успел прошмыгнуть между конвоирами. Дверь шкафа резко захлопнулась, ударив по пальцам - когда меня заталкивали, я машинально хватался за доски.
Сверху посыпались платья, рубашки, пальто. Все было в пыли, навалилось на меня несколькими килограммами плохо пахнущего тряпья.
Я услышал, что дверь в комнату опять открылась. Внутрь забежали несколько человек. Конвоиры обменялись странными словами, наверно паролями:
- Юбовь.
- Емья.
- Ети.
- Астраты.
Началась возня. Я приоткрыл дверцу шкафа, она была не заперта. Кроме четырех конвоиров в комнате оказались мужчина, женщина и мальчишка.
Женщину и мальчишку я уже видел. Мужчина крепко держал женщину сзади за платье. Ткань натянулась, образовав складки. Как будто старушечье лицо. Почему-то он втащил женщину спиной вперед.
Мальчишка стоял у самой двери, не решаясь подойти ближе.
- Где он? - крикнул мужчина.
Женщина вскрикнула, попыталась вырваться. Он влепил ей неплохую затрещину. Она замолчала и больше не дергалась.
- Где он? - снова крикнул мужчина.
Мальчишка указал пальцем на шкаф, в котором я сидел. Я даже не догадался прикрыть дверцу. Но мужчина не видел мальчика, потому что стоял спиной к двери.
Наконец, треснула ткань, и платье начало рваться. Я увидел, что женщина ничего не одела: ни бюстгальтера, ни трусов.
Все у нее вывалилось наружу. Мясистая плоть заколыхалась у всех на виду. А рваное платье частично валялось под ногами, частично оставалось у мужчины.
Мужчина отбросил платье и схватил женщину за руку. Второй рукой она пыталась прикрыть пышную грудь. Это было не так просто. Женщина совсем растерялась. Она крикнула:
- Не знаю.
Мужчина влепил ей еще одну затрещину.
- Я не тебя спрашиваю, учара.
Мальчик выскочил из комнаты, оставив дверь полуоткрытой. Конвоиры стали показывать на мой шкаф. Они ничего не говорили, на лицах был заметен сильный испуг.
- Что ты показываешь на этот шкаф, удила? - крикнул мужчина.
Отбросил женщину на диван. На котором несколько минут назад лежал я.
- Что, что ты мне показываешь на этот шкаф?
Мужчина подошел ближе. Схватил одного конвоира за рубашку и швырнул назад. Тот упал ровно в центр комнаты, под люстрой. Мужчина прыгнул на него. Не нанося ударов, он просто сжимал его, как борются в младших классах школы.
Один из конвоиров попытался сбежать. Перепрыгнул через борющихся, задел головой люстру и упал в полуметре от них.
На пол потекла кровь. Конвоир лежал, держась за голову. Он не произнес ни слова.
Дверца шкафа резко открылась. Вместе с несколькими платьями я вывалился наружу. Двое оставшихся конвоиров схватили меня и бросили на борющихся.
Я увидел, что под самым потолком болтается видеокамера. Мотаясь из стороны в сторону, постоянно сталкиваясь с задетой люстрой, камера снимала лежащих под ней мужчин. Меня в том числе. Казалось, чуть-чуть женских ног и рассеченной головы конвоира она тоже снимала.
Мужчина так и не заметил меня. Запыхавшись, он продолжал мять соперника, что-то кричать ему на ухо. И уже посадив голос, все сипел:
- Что там, удила? Что в этот шкафу?
Конвоир молчал, но я слышал звук его костей. Этого человека сильно измяли. Физически мужчина превосходил всех нас: меня, четырех конвоиров и женщину с мальчишкой. Он все мял беднягу, не понимая, что там с этим шкафом.
Я забыл, что женщина так и лежала на диване совсем без одежды. И вспомнил, только когда она ткнула меня свешивающейся ногой. Я поднял голову, нет, нет, забыл, не это.
С этими бестолковыми бревнами по всей поляне. Я подозревал, что мотаюсь кругами. Потому что ничего, кроме бревен так и не увидел. Не может же такое происходить, да?
Наконец, попалось бревно, которое стояло вертикально. Я присел на него. На самом деле, мне было плевать. Не попадись это бревно, сел бы на другое.
Я осмотрелся вокруг. Как и ожидал, ничего кроме бревен. Но поляна совсем крохотная - метров двадцать в диаметре. Так измотала меня.
И в этот момент я увидел своего первого конвоира. Он шел по периметру поляны. Очень аккуратно, не заступая на нее. Он знал, что бревна не просто так накиданы. Поляна была очерчена белой краской.
Он заметил меня, раньше, чем я его. Когда я увидел конвоира, тот уже смотрел в мою сторону. Неся в руках стопку газет, поначалу выкрикивал заголовки:
- Егализация проституции - нет, да.
- Мертная казнь за проституцию - да, нет.
- Кономическая красота проституции - да, нет.
- Ородская нищета для проституции - да, нет.
- Ексуальная проституция - нет, да.
- Лагалище как смысл проституции - да, нет.
Конвоир обходил поляну, крутясь вокруг меня. Я тоже вертелся и слушал, как он выкрикивал эти заголовки. Не понимая, почему он выбирал такие дурацкие.
Он вдруг отпустил газеты. Все кроме одной упали на землю. На лице конвоира появился интерес. С волнением в голосе он начал читать. Конвоир не просто читал, он выкрикивал отдельные слова.
- Расота проституции кроется ни в чем ином. Сли поймать человека. Ужчину или, возможно, более увесистое приспособление. Опытаться вчетвером затащить его в помещение. Расота проституции ни в чем ином, как в жилой комнате. Аставить человека смотреть на женское тело. Лизко, но чтобы ничего не было видно. Акие случаи были. Отом забросить его в укромное место. Апример в шкаф. Азыгрывать сцену ревности. Ужичонка покрепче должен орать, наливаться яростью, бить женщину. Десь же пусть будет мальчик, их ребенок. Спугавшись, ребенок может убежать. Ужчину вытаскивают из укромного места и кидают на мужа с женой. Аким образом он становится членом семьи. Олучаем красоту проституции вальяжно слипшуюся.
Конвоир дочитал, заулыбался. Тряся газетой, он закричал мне:
- Ну что, понял?
Я замотал головой, потому что, действительно, некоторые слова не понимал, я их слышал впервые.
Трое остальных конвоиров подкрались сзади. Накинув на голову плотный мешок, они схватили меня и вместе с вертикальным бревном унесли прочь.
Женщина ткнула меня носком. Я поднял голову, увидел всю ее безукоризненную наготу. Еще не предполагая, кем именно прихожусь ей. Прекрасно вписавшись, став членом семьи.
Мальчик опять появился в комнате. Он помог мне подняться. Женщина, теперь я знал, что ее звали Роституция, попросила меня вывести сына, она была не одета.
- Онстантин, нужно выйти, - сказал я мальчику.
Тот послушно ушел, закрыв за собой дверь.
С пола поднялся Изнес. Он выглядел усталым. За ним встал конвоир. Конвоир был измят как диван с креслами. Тоже уставший, он подошел к товарищам.
Здесь же лежал другой конвоир. Кровь на рассеченной голове засохла. Почти все лицо закрывали обрывки прилипшей газеты.
Я машинально прочитал заголовок:
- Исциплина или межрасовая проституция - нет, да.
Изнес нагнулся над Роституцией. Они быстро поцеловались.
- Почему здесь эти конвоиры? Ты собираешься одеваться? - спросил Изнес.
Роституция улыбнулась, посмотрела на меня.
Изнесу ответил я:
- Не знаю. Конвоиры были в комнате с самого начала.
- Этот, с обрывками газеты вместо лица тоже?
Я кивнул. В комнату зашел мальчик. Ему было восемь лет, он прищелкивал языком. Его звали Онстантин, сын Изнеса и Роституции. Он знал, кто его родители.
Конвоиры подняли на ноги раненного товарища, тоже конвоира.
- Мы уже уходим, - сказал один из них. Тот, которого несколько минут мяли под люстрой.
- Вы не хотите объяснить, что здесь делали? - спросил Изнес.
- Нет, - ответил мятый.
Они вышли.
Смущенный, Изнес сказал мне:
- Вчетвером. Оказались в нашей комнате. Роституция была неодета. Онстантин бегал туда-сюда.
Я сел рядом с обнаженной Роституцией. С виду она казалась моей ровесницей. Очень красивой. Кем я ей приходился? Племянником? Кузеном? Братом мужа? Почему они не называли меня по имени?
Рассматривая ковер под люстрой, Изнес недовольно говорил:
- Конвоиры все заляпали кровью. Почему ты не одеваешься, Роституция?
Онстантин влез между мной и матерью, положил руки нам на колени. Роституция заулыбалась. Онстантин посмотрел на меня. Я тоже улыбнулся. Это была семейная идиллия.
Изнес все ходил по комнате, находя остатки пребывания чужих людей.
- Газету какую-то принесли. С такими дурацкими заголовками. Послушайте. Орьба за проституцию бездомных - нет, да. Узеи проституции в провинции - да, нет. Ледующий год - год неприкрытой проституции - да, нет.
- Как здорово, - сказала Роституция.
- Может, не стоит читать при Онстантине? - спросил Изнес.
- Не знаю. Не вижу в этом ничего плохого.
Роституция накрыла ладонью руку сына на своем колене.
- Тогда я прочитаю вот эту заметку, - сказал Изнес.
Его голос резко изменился. Сильно волнуясь, Изнес начал читать:
- Ранящие книги в шкафах для постельного белья. Тавя их в два ряда. Ишаются возможности окидывать библиотеку одним взглядом. Меть представление. Ожно предложить следующее решение. Ыгребите книги из шкафов. Свободившееся место пусть займет наиболее бесполезный член семьи. Ниги будут разбросаны по полу. Онятно, их итак никто не читал. Емья освобождается сразу от двух бесполезностей. Воего участника и чтения книг. Оступок сильной личности.
Они все уставились на меня. Онстантин соскочил с дивана и вышел из комнаты.
- Пойду, приведу конвоиров, - крикнул он.
- Да, догони их, - сказала Роституция. - Если еще не ушли.
Изнес снова уставился в газету.
- Оступок сильной личности, - повторил он. - Сразу от двух бесполезностей. Сразу. Роституция, тебе нужно одеться. Сейчас придут конвоиры.
Затекла нога, я сел по-другому.
Роституция взяла мою руку. Что-то спросила. Я ответил.
- Не слишком ли быстро? Кажется, мы торопим событие.
- Давайте пока посмотрим телевизор.
- Оденься, Роституция. Скоро придут. - Изнес все теребил в руках газету с засохшей кровью на краях.
Роституция встала с дивана, подошла к шкафу с открытой дверцей. Не обращая внимания на вывалившиеся платья, она топтала их, смотря на себя в зеркало.
Изнес подошел и включил телевизор. В копошении тел я узнал недавнюю драку Изнеса с конвоиром. Снято все было болтающейся под потолком камерой. Иногда в кадр попадали красивые ноги Роституции.
- Не понятно ничего, - сказал Изнес. - Не разобрать.
Он выключил телевизор.
- Ты уже выключил? - спросила Роституция.
- Да, ничего интересного. Какая-то драка и две женских ноги.
- И все?
- Да, - ответил Изнес. - Тебе все равно нужно переодеться. Не отвлекайся.
Открылась дверь. В комнату зашли конвоиры. Их было трое.
- А где четвертый, - спросил Изнес.
- Он слег. Похоже, это из-за головы. Она у него была вся в крови.
- Ничего. Втроем вы все равно справитесь, - сказал Изнес.
- Что нужно делать?
- Ты уже оделась, Роституция? Накинь хотя бы перчатки.
- С кем вы разговариваете? - спросил один из конвоиров. - Кто такая Роституция?
- Это моя жена. Она сейчас переодевается за дверцей шкафа.
- Нам отсюда не видно.
Изнес протянул конвоирам газету.
- Читали уже?
Первый конвоир взял газету. Двое других заглядывали через его левое и правое плечо.
- Да, это известная проблема. Сразу две бесполезности. Ваша жена уже оделась?
Изнес посмотрел на шкаф. Из-за дверцы не выглядывало ни одного кончика Роституции. Она стала невидимой.
- Не знаю, - Изнес отвел взгляд от шкафа. - Давайте начинать.
Снова появился Онстантин. Он вкатил в комнату бревно. На котором я сидел, когда был внутри поляны.
Конвоиры переводили взгляд с меня на Онстантина и обратно.
- Кто из них наиболее бесполезный? - спросил первый конвоир Изнеса.
Изнес усмехнулся. Из-за дверцы шкафа послышался голос Роституции:
- Онстантина не трогайте. Это наш родной сын.
- Тогда этого? - трое конвоиров закивали в мою сторону.
Они двинулись к дивану. Чтобы не мешать, Изнес отошел в глубину комнаты. Конвоиры схватили меня, стащили с дивана и поднесли к шкафу для постельного белья.
- Давай, давай, открывай дверцу.
Один из них открыл дверцу. С верхней полки начали вываливаться люди. Человек семь, примерно моих ровесников. Одетые одинаково, повседневно: в домашних шортах и белых футболках.
- Боссаться прямо. Откуда их столько?
Ребята попадали друг на друга и теперь лежали, не издавая ни звука. Я посмотрел на Изнеса. Он сникал на глазах. Присев на мятый диван, мужчина уткнулся в газету и ничего не говорил.
Наконец, из-за дверцы шкафа вышла Роституция. Она так и не оделась.
- Кто-то раскидал все мои платья. Не знаю, чем прикрыть наготу. Пусть пока так будет.
Онстантин сел рядом с отцом, положил руку ему на колено. Тот не обратил на сына никакого внимания.
Конвоиры опустили меня на пол, но продолжали удерживать. Чтобы я не смылся, понятно.
Вывалившиеся ребята, наконец, поняли, что ими никто не занимается, и по одному выбежали из комнаты.
- Они все разбежались, - сказал первый конвоир.
Изнес не ответил. Он так и сидел, упершись в газету. Не хотел признавать за собой ошибку.
Роституция подошла к мужу. Взяла у него газету и бросила на мятое кресло.
- О чем здесь думать, - сказала она конвоирам. - Шкаф освободился. Закидывайте его туда.
Какая же она была красивая. Они так и сделали.