Вадим Климов
Дисциплина и ассоциативное мышление

Live Journal | Есть смысл отрицать нигилизм | Киногруппа music.Нигил | Журнал "Опустошитель"

[главная]

:собачка

Что ж, пришло время коснуться и собачки. Что за собачка? Кому принадлежала? Чем питалась? С кем жила? Территория, на которой действовала? Сейчас мы обо всем расскажем.

Долгое время собачка жила обычной жизнью. У нее были дом, семья, хозяева, ежедневное питание, уход и внимание окружающих. Затем все изменилось. Оборвалось в один момент.

Оборвалось.

Но как?

Семья, содержавшая собачку, накрылась. Рассыпалась. Разлетелась вдребезги. Стремительное падение. Оглянуться не успели, как ничего не осталось.

И что же? Собачка осталась без людей, у которых могла бы жить на содержании. Животное быстро препроводили на улицу, где ему суждено было провести остаток жизни. Без лишних слов, в суете, как бы между делом. Раз и готово, собачка оказалась предоставлена самой себе.

Что происходит с собачкой после этого? Бурная половая жизнь прямо на улице. В подворотнях. С кем попало. Что там любовь - жизнь вообще. Забурлила.

Собачка знакомится с кобелями со всей округи. Размах поражает воображение. Уйма кобелей. Три, четыре... десять... тридцать псин. И все волочатся за ней.

После такого количества можно и забеременеть. Она и беременеет.

Важным моментом является то, что все происходит в начале лета. Именно поэтому собачка, не задумываясь, пускается в такую авантюру. Пропускает через себя десятки кобелей за сезон. И дело в шляпе. Она беременна.

Все как обычно, она щенилась и до этого, но теперь не дома с хозяевами, а сама по себе под открытым небом.

Как следовало поступить собачке? Вариантов немного и один она все-таки выбрала - разродилась на улице, где еще. Осенью. Под проливным дождем. В грязи. На глазах у прохожих.

Забавно, но только не собачонке. Ее блевать тянет от своего семейного благополучия. Собачка предпочла бы хоть какое-то пристанище, а не вонючую подворотню.

В итоге псина нашла мало-мальски пригодное жилье. Ей самой, а затем и многочисленным щенкам удается проникнуть в подъезд дома, в котором раньше жили ее хозяева. Правда, они жили в четвертом, последнем, подъезде, а проникнуть удалось только в первый, первый, подъезд.

Приближается зима и свое потомство, если уж оно появилось, следует держать в тепле. О еде можно даже не думать. Лишь бы не сдохнуть на морозе. Сначала это, затем все остальное.

Так вот, собачка с щенками оказывается в тепле, но без пищи. До этого она хоть как-то могла содержать семейство, волочась с помойки на помойку. Но теперь нет. Подъездные двери открываются только после ввода кода, который собачонка не знает. Ни выйти, ни зайти она, таким образом, не может.

Однако, дело сделано. Потомство внутри. В тепле. Правда, рядом шныряют жильцы, но без них не обойтись. Эти-то и могли помочь, думает собачка.

И действительно, поначалу ей помогают. Сначала один, затем другой. Один… другой… нет-нет, да и помогут. И всегда с верхних этажей. Одни и те же. Спускаются без предупреждения. Внезапно выныривая с какими-нибудь помоями в руках. Самим уже не съесть, а выбросить жалко. Собаки сожрут и не такое.

Остальные жильцы только умиляются. Ах, какая милая собачка, какие у нее щенки. Пусть немного поживут в нашем подъезде. Не выгонять же их на холод, это бесчеловечно.

Но через пару недель вечно голодные собачка с щенятами всем надоедают. Невозможно больше терпеть. Выставить, отлучить от дома, измочалить, чтобы, не дай бог, не вернулись. Только бы не видеть их снова. И собачку, и весь ее сучий выводок.

В подъезде зреет недовольство. Старухи с верхних этажей все еще мотаются с недоеденными кастрюлями, но собачка проницательнее этих доходяг. Она чувствует, что терпению людей приходит конец. Скоро где-нибудь прорвется. Становится нервозной. Лает на жильцов, шныряющих туда-сюда. Таковы реалии.

Затем происходит самое главное. Ситуация взрывается. Всем осточертевает входить в подъезд под лай одуревшей псины. Их это больше не устраивает. И жильцы обращаются к участковому.

Грузным безмозглым увальнем появляется милиционер в подъезде. Спеша на помощь жильцам, он не находит ничего умнее, как начать мотать пистолетом перед лающей собачкой. Как бы угрожая ей и ее потомству.

Разумеется, собачонка вгрызается ему в руку, едва ни лишая нескольких пальцев.

Возможно, их так учат: сначала напугать, затем давать указания, но в данном случае затея участкового не удалась. Покусанный, он едва не роняет пистолет и спешно убирается восвояси. Ничего не получилось.

Жители уязвлены. Если не они хозяева в подъезде, то кто? Участковый? Но его только что прогнала собачка, едва не отобрав пистолет.

Радуется только изможденное жизнью старичье, спускающееся с верхних этажей с кормом для животных. Лишь бы совесть была чиста. Было, с какими заслугами умирать.

Но как поступить остальным? Трясущимся за своих детей, собственный комфорт. Рано или поздно собачонка накинется на кого-нибудь из жильцов, и тогда ему не сдобровать, будь то ребенок или дородная бабенка с заботами выше крыши.

Так что же с собачкой? С ее щенятами, которые все растут и растут, не ровен час, станут больше жильцов подъезда?

Доходяги с верхних этажей уже всех достали. Их жидкая кашка в пятилитровых кастрюлях, гниющая на ступеньках, больше никого не умиляет.

И вдруг случается. Как гром среди ясного неба.

Наконец-то, жители настроены решительно. Готовы на поступок. Они хотят отравить назойливое животное и все ее потомство. Вернее, только псину, потомство подохнет само.

Как жестоко, вскрикивает дамочка с верхнего этажа. Это говорит в ней удаленность от сучьего пристанища. Жила бы дамочка на первых этажах, реагировала бы по-другому.

На малахольных внимания не обращают. Что за выкрутасы? Какое милосердие, когда не сегодня-завтра искалечат ваших детей. А то и вас самих. Пусть лучше дамочка подъезд украсит искусственными цветами, а не сует нос, куда не следует.

Наконец, жители решаются. Ах-ах, кто бы только смог.

И как они это представляют? Расстрелять сучий выводок? Забить прикладами? Сапогами? Но старые времена прошли, и людей нужной выдержки не осталось.

Так что же делать… как поступить… прекратить кошмар… вмешательство собак в жизнь людей?

Мужчины утирают руки. Уж кому-кому, а им мараться не пристало. У них своих дел хватает. Собаки в подъезде им и не мешают, это женщины подняли вой. Даже участковый смылся от греха подальше.

Пришлось действовать женщинам. Они могли бы смолчать, не делать ничего, как поступали всегда, но сейчас на кону жизни их детей. Кромешная темнота, бедняга-ребенок поднимается по ступенькам к лифту - и тут на него набрасывается сучья стая, впиваются клыками в шею, выскребают лапами глаза, мнут, потрошат тело и, в конце концов, разрывают на части. Хорошая перспектива для их детей, только-только вступающих в жизнь.

Решено. Все придется сделать им самим… женщинам. Остальные умыли руки. Трусы. Спрятались за повседневными заботами… за их юбки.

И как же поступают? Они решаются отравить собачонку со всем ее семейством. Вернее, отравить только собачку: не вставшее на ноги семейство загнется само.

Бедные недалекие женщины. В норковых шубах и каракулевых пальто. Если б они только знали, что такое яд и как он действует. Но бестолковые курицы ознакомлены только кинематографом и журнальчиками, куда там.

Так решаются они или нет? Травят сучий выводок? Неизвестно. Может быть, решаются, а, может, и нет. Но это и не важно, потому что их задвигают на задний план новые персонажи.

Что это за люди? Несколько женщин из других подъездов, а то и из других домов, пекущихся о бедняге-собаке, угораздившей разродиться зимой.

Некоторое время они, эти новые персонажи, проникают в подъезд с пищей, дополняя рацион собак наспех собранными деликатесами. Подвергнувшиеся обструкции собачки не виноваты, что их окружают одни скоты и только с верхних этажей летят помои от выжившего из ума старичья. Кормящей матери, даже если это сука, следует питаться хорошо.

Это продолжается некоторое время. Но так не может длиться вечно. Потому что женщины из подъезда, матери бедняжек детей, шныряющих туда-сюда после школы и до нее, еще больше обеспокоены судьбой своего потомства, чем дребеденью вроде ощенившейся суки. Они еще полны решимости отравить животных.

Доброхоты из соседних подъездов, а то и из соседних домов, узнают о планах жильцов от старухи с верхних этажей. Случайно с ней столкнувшись во время кормежки зверей. И решают действовать.

Нет, они не хотят уничтожать обозлившихся обывателей, у которых на уме только дети, здоровье и жизнь, но они, доброхоты, решаются обеспечить собачке безопасность.

Уберечь животных можно было бы, поселившись рядом с ними. Прямо там, в подъезде. Что еще больше разозлило бы жильцов. Только псины, а теперь еще и эта мразота с гниющей жратвой в сумках. День ото дня не легче.

И тогда доброхоты решаются забрать выводок к себе. Кому-нибудь домой. Но у всех у них дети, мужья, которые костью в горле встанут, лишь бы не пустить собак. Поэтому сначала доброхоты решают раздать щенят. Собаку на потом.

Ходят по квартирам, предлагая маленьких собачек. Но никто их не берет. Все уже наслышаны об этих бестиях, превративших жизнь целого подъезда в нескончаемый ад. Ад… ад… ад… идите к черту со своими щенками.

Одна женщина из доброхотов могла бы и пристроить собачек у себя дома. Но этого не сделала. Почему? Снова эти скоты… мужчины. У нее в семье их трое: муж и пара сыновей. Все категорически против.

И что же оставалось делать женщине? Давшей слово, что пристроит животных? Она селит их в своем подъезде. В четвертом по счету: тот, предыдущий, был первым, этот четвертый.

Из огня в полымя. Змея кусает себя за хвост. Развитие замкнулось, открыв новую итерацию.

Что завладело умами жильцов четвертого подъезда, когда к ним подселили стаю собак? Все то же, что вертелось на уме у жителей первого подъезда. Они неотличимы.

Милые собачки… пусть немного поживут у нас… но хорошего понемногу… сколько можно… гнать под хвост… удавить… раздавить… хотя бы отравить.

Только бы их оставили в покое. Жильцов - не собак. И тут эта орава, скулящая от холода, голода и безызвестности. Новый подъезд, новые люди, шныряющие у их коробки. Помои приносят совершенно другие. Только привыкли к одному месту, и тут их переносят черт знает куда. Весь опыт под хвост.

Но доброхота, осуществившую переселение собак, это мало заботило. Чего стоят неудобства людей? И чего стоят неудобства зверей? Люди должны быть выше таких мелочей. А тут такое. Не могут потерпеть несколько собачек.

Под вопли жильцов собак все-таки селят в подъезд. И тут начинается. Люди против животных. Животные против людей. Между двумя лагерями мечутся доброхоты, пытающиеся примирить, задобрить, обещают, что скоро это прекратится, день-другой и все вернется на место.

Кто-то из жильцов соглашается немного потерпеть, кто-то – нет. Но это мало кого заботит. Собаки уже считают территорию своей. И мало кого подпускают ближе пары метров.

Исключения? Все те же: женщины-доброхоты из соседних подъездов, а то и из соседних домов, доходяги с верхних этажей, помоями покупающие место в раю, и, наконец, главный доброхот – женщина с верхних этажей, которая и притащила звериный выводок.

Ситуация стремительно движется к разрешению. Все как обычно: общественное недовольство, нескончаемый собачий лай, вопли жильцов, лязганье зубами, вой, участковый и, в конечном счете, угрозы отравления.

Каждый день доброхоты приходят к коробке с собаками. Кормят, а затем разносят щенят для раздачи в добрые руки. Выбирать не приходится. Отдают, кому придется.

Поэтому собака-родитель часто остается одна. Без щенят. Только ее коробка и помои с верхних этажей, подсовываемые в качестве еды.

Псина в полном неведении, что делают с ее щенками. Но раз от раза их становится все меньше.

В момент, пока собака лишена щенков, раздаваемых в самых неподходящих местах, в подъезд заходит подросток. И не кто-нибудь, а сын доброхота, притащившей сюда собак.

Он подвергается атаке страдающей от одиночества псины. Шавка не крупная, но довольно агрессивная. Так и норовит приблизиться и цапнуть за ногу.

Сынишка возвращается из школы. Он беззаботен или наоборот, это совершенно неважно. Так вот. Сынишка по старой памяти попытался сунуться в подъезд и был атакован собакой, охраняющей свою территорию.

Что сделал подросток? Если б он что-то сделал. Нет. А сделать можно было многое. Только трусость помешала осуществить возможное.

И все-таки. Ведь он как-то попал домой? Да. Мальчонка вышел на улицу и позвал отца. Вопил как ошалелый. Папа-ааа. Это продолжалось несколько минут, пока в окне не появилась голова отца.

Что, спросил он. Скорее даже не спросил, а проорал. Ему было невдомек, что сына терроризирует какая-то шавка. Действительно, с каких это пор подросток стал звать его перед входом в подъезд.

Повторимся, отец спросил, что. Он задал вопрос. На который ждал ответа.

И, действительно, в какой-то момент сын ответил. Он проверещал что-то о невозможности проникнуть внутрь из-за огрызающейся собаки.

Как это, спросил отец.

Вот так, сказал только-только оформляющийся в юношу подросток. Она агрессивна, она лает, норовит укусить.

В этот момент отец подошел ко мне сзади, пока я пялился в окно, и сказал мне выйти на улицу и привести брата домой.

Именно так. Без вступлений, без пояснений.

Кошмар… убожество… это вам не мусор вынести… здесь требуется нечто другое.

Так все же. Вернемся к нашей истории. Я спустился вниз. Собачонка присутствовала. И даже пыталась рычать. Но я не удостоил ее внимания, проследовав на выход.

Что представлял собой брат? Здесь все просто. Это был завшивевший кусок воротника. Брат съежился. Окрысился. Одежда была покрыта мухами. И это зимой. Не удивительно, что собака не позволила ему пройти.

В конечном счете, я провел брата. Опустим подробности. Я даже попытался потрепать его за щеку, но брат не дался. Слишком глубоко переживалась им история с собакой.

Так что же дальше?

Пожалуй, мы опустим вообще все подробности. Сколько можно? Одно и то же на протяжении всего рассказа.

Скажем так, собачка все-таки оказалась у нас дома. Сначала ее водили в тайне от отца. Которого опасались больше других. И когда все к собачке привыкли, а именно мы с братом… братом, недавно пострадавшим от псины, было решено приютить ее. Но не дома, как можно было подумать, а на лестничной площадке.

Сначала там.

И только потом с помощью разнообразных выкрутасов, ложных движений и черт знает чего еще удалось, наконец, поселить собачку у нас дома.

Прямо в коридоре… на глазах у всех… поставили коробку и разрешили жить… уму непостижимо.

Поселилась.

Так вот, собачка прижилась. Так и живет в коробке. О щенках даже не вспоминает. Только пища и прогулки. Что забавно, привлекли и отца. Не к кормежке, так к прогулке.

Утром и вечером с собачкой гуляет мама, тот самый доброхот, перетащивший ее в подъезд, а днем отец.

Отец работает школьным учителем и не имеет средств на приличный вид. Одевается в обноски. Ходит в чем попало. И, тем не менее, есть у него одно пальто кремового цвета приглядное для выхода в свет.

Так вот, гуляя с собакой, отец надевает именно это пальто. Часто с грязными изодранными снизу джинсами, высокими сапогами и детской бейсболкой. На ногах, ступнях и голове, соответственно.

Собака же… Можно назвать ее красоткой. Но не всегда. Иногда она красотка, но чаще всего совершеннейшее убожество. Причина - сезонная аллергия, охватывающая собачку в самый неподходящий момент.

Время от времени она щеголяет красивым щенком. Действительно, прохожие часто умиляются ее миловидности. Но в основном псина покрыта жуткой аллергической сыпью, большую часть времени лишающей ее шерсти и нарядного вида.

Таковы реалии.

И именно в таком виде остались в моем воображении отец с собачкой.

Шикарное кремовое пальто в сочетании с изодранными джинсами и высокими сапогами… бейсболка и… облезшая болезненная собачонка на поводке у человека в кремовом пальто.

Ах, божественно.

Заглядеться.