Вадим Климов
Дисциплина и ассоциативное мышление

Live Journal | Есть смысл отрицать нигилизм | Киногруппа music.Нигил | Журнал "Опустошитель"

[главная]

Скорлупа

-- III --

Асимптота

Асимптота - прямая или кривая линия, которая, будучи продолжена,
приближается к другой кривой, но никогда ее не пересекает,
так что расстояние между ними бесконечно уменьшается.

--- математическое понятие

По недоразумению Клим попадает в полицейский участок. Проблема скоро разрешается, и офицер в аккуратной форме сообщает, что Клим может быть свободен. Юношу освобождают, не предъявив никаких обвинений. Офицер протягивает ему паспорт.

На выходе в узком коридоре Клим сталкивается с молодым человеком. Как только им удается разминуться, Клим находит в кармане еще один паспорт.

По всей видимости, офицер отдал ему чужой документ, когда документ Клима уже лежал в кармане. Оба паспорта в одинаковых темно-зеленых обложках. Неотличимы, если не заглядывать внутрь.

Около участка Клима дожидаются два товарища. Он показывает им паспорта. Один тут же выхватывает Лукос. Клим заглядывает во второй. Это как раз чужой – все страницы пустые. Юноша листает паспорт и натыкается на прикрепленную скрепкой маленькую фотографию Гитлера. Усмехнувшись, он показывает ее товарищам.

Молодые люди уже изучили выхваченный паспорт и не нашли в нем ничего интересного. Климу возвращают его документ в обмен на паспорт с Гитлером. Между Лукосом и вторым товарищем, который тоже жаждет увидеть, разгорается конфликт.

Не обращая внимания на шумную возню друзей, Клим убирает свой паспорт во внутренний карман. Как вдруг суета друзей обрывается.

Лукос исчезает!

Проваливается под землю. В один момент. Раз и его уже нет.

Крики мгновенно затихают вместе с исчезновением.

Проходит секунд пятнадцать, прежде чем Клим решается приблизиться ко второму товарищу, постепенно приходящему в себя. Сомнамбулой Клим продвигается вперед. Медленно, осторожно и почти ничего не видя от волнения.

Неожиданный провал в памяти, словно монтажная склейка. Молодые люди вытягивают Лукоса из щели в земле. Настолько тонкой, что непонятно, как он в нее протискивается.

Одежда Лукоса перепачкана грязью. Лицо, на это Клим и обращает внимание, сморщилось от напряжения. Как будто уменьшилось. И заметно подергивается.

Лукоса вытаскивают за руку, неестественно загнутую над головой, словно это не его рука. Вторая еще под землей. Продвижение дается так медленно и таким трудом…

Когда молодого человека вызволяют наконец из щели и кладут на спину, он едва не плачет.

Клим с товарищем смотрят на Лукоса сверху. Он начинает кричать странным высоким голосом.

- Глаза! Глаза!

Хватается за лицо, ощупывает его грязными трясущимися руками, не прекращая кричать.

- Глаза!

Его глаза закрыты. Лукос никак не может до них добраться. Пальцы скользят по чему угодно - подбородку, губам, носу… - но никак не доберутся до век.

- Он боится, что ослеп, - едва слышно сообщает второй товарищ.

- Открывай глаза, - говорит Клим. – Не волнуйся. Все в порядке.

И через секунду добавляет.

- Не торопись.

Складки вокруг глаз Лукоса разглаживаются. Веки, подрагивая, медленно ползут вверх. Оголяется что-то уродливо-красное. По грязным щекам течет вязкая жидкость – кровь вперемешку с чем-то еще.

Испугавшись, что он и правда ослеп, Клим сам закрывает глаза. Крепко зажмуривается, и все равно видит. Из-под век Лукоса показываются гноящиеся глаза. Лопнувшие сосуды, на месте белков кровоподтеки.

Красное вместо белого.

Лукос широко, насколько только можно, раскрывает глаза и часто моргает, будто попала грязь. Черные пятна зрачков на грязно-красном фоне сужаются в точки…

И сразу после - вопль.

Лукос кричит, корчится в ужасе, переворачивается на живот, молотит по земле руками и ногами.

Клима охватывает приступ отвращения и ненависти.

Он бросается на друга сверху, пытается прижать его конечности к земле, чтобы тот успокоился. Но все усилия тщетны, ничего из этого не получается.

- Сейчас я тебя убью, - визжит Клим над ухом Лукоса и врезается зубами в его висок.

Рот наполняется кровью. Вязкая, теплая, липкая субстанция устремляется внутрь. Приступ тошноты. Клим кусает еще несколько раз. Поднимает лицо, смотрит перед собой. Головокружение. Вокруг все кружится. Переворачивается. Их всех куда-то уносит.

Теперь Лукос верхом на Климе. Кровь льется на лицо. Заливает глаза, нос, губы. Все в липкой кровавой каше. Нечем дышать.

В довершение всего тело Клима уходит в землю. Проваливается.

Сквозь красную пелену он видит оголенные зубы Лукоса, готовые вонзиться в его лицо.

Кровь густеет, сворачивается. Клим не может даже закрыть глаза, спрятаться от страха. Кровавая застывающая оболочка парализует тело.

Клим слышит свой вопль. В распахнутый рот льется кровь Лукоса, едва теплая. Что он кричит? Да и он ли кричит? Совершенно незнакомый вопль.

Земля под Климом превращается в холодную густую жижу, в которую он погружается все глубже. Задыхаясь не то из-за нее не то из-за кровавой пленки.

Затянувшийся вопль. Откуда-то издалека доносится грохот…

В распахнутую дверь змеями устремляются чьи-то руки. Тянутся к его перекошенному лицу. Еще один вопль. На этот раз его собственный.

Вета! Вета тянет руки к просыпающемуся Климу. Откуда-то сверху. Успокойся…

- Успокойся…

- Проснись…

Веста возвращается из больницы. По пути домой она становится свидетельницей эпизода, который вдохновляет ее на следующую картину.

Молодой мужчина прогуливается, везя перед собой детскую коляску. В коляске девочка и прозрачный пакет с изогнувшейся кольцом живой рыбой. Девочка ее изучает. Внезапно рыба приходит в движение, пакет мечется между ребенком и стенкой коляски. Девочка в ужасе отстраняется. Но места в коляске не так много. Хвостом рыба бьет малышку, которая от беспомощности начинает кричать.

Веста переводит взгляд на мужчину.

- Мы купили рыбу, - объясняет он.

Едва сдерживая недовольство, Веста достает из коляски пакет с рыбой и вручает его папаше. Но стоит ей немного отойти, мужчина кладет пакет обратно. Весту удивляет беззаботная улыбка, которой он сопровождает это действие.

Да уж, странные люди. Странная история. Но из чего еще взращивать искусство, как не из этого. Так думает Веста, и новая картина обретает в ее голове все большую законченность.

Рыба, девочка, инфантильный отец… Образы проникают на картину потрясающе просто. С легкостью… Потрясающее, давно забытое ощущение.

Ах! Как это красиво.

Решено, сцена достойна, чтобы ее увековечили на холсте. Остается лишь добраться до кисточек с красками.

Веста в самом деле добирается. Открывает дверь. Заходит в прихожую. Наконец-то она дома. Прислушивается. Ни звука. Веста медленно разувается. Хотелось бы быстрее, но она боится наделать шума и разбудить Клима, считая, что он все еще спит.

Однако в комнате Веста не находит Клима. Ни спящего, ни бодрствующего. Постель, хоть и не убрана, уже без Клима.

Что ж, он снова куда-то ушел, думает Веста.

Затем идет в ванную мыть руки. Щелкает выключателем: раз, другой – бесполезно – перегорела лампочка. Или отключили электричество? Нет, еще горит свет в прихожей. Ну и прекрасно. Тогда Веста не будет закрывать дверь и помоет руки при свете из прихожей.

Какая все-таки безответственность. Уйти, никого не предупредив. Неужели он не волнуется из-за своей невесты? Бедняжка пропала, ее нет почти два дня, а ему хоть бы хны. Невероятно. Каждый день одно и то же: исчезает и появляется только ночью. Неизвестно, когда он вернется в этот раз.

Но тихо, тихо. Лучше успокоиться. Горячностью здесь не поможешь.

Выйдя из ванной, Веста вспоминает про свою картину. Нужно перестать думать о Климе. Вынуть его из головы хотя бы на время. Как мертвую собаку сегодня утром.

Какое ей, собственно, дело до этого Клима? Они и знакомы всего два дня. Что с него взять.

Сейчас она займется искусством. Только сконцентрируется…

Веста заходит в кухню. Естественное освещение тускловато, к тому же скоро совсем пропадет, но, может быть, ей это только на руку. Художница раскладывает на кухонном столе большой лист бумаги, краски, несколько кисточек, кувшин с водой.

Все готово. Можно начинать.

Картина выходит не совсем такой, как она хотела. Композиция несколько упрощается. Вдобавок не удается смешать правильные цвета. Это из-за искусственного освещения. В общих чертах Веста прекрасно представляет, как все должно выглядеть, но…

Увы…

Она делает только первые шаги.

Художница начинает два или три раза. Всегда неудачно. Тем не менее, вовремя останавливается, не позволяя себе растратить слишком много красок и вдохновения.

И все равно большая часть краски оказывается растраченной. После чего Веста берется за дело решительно, обещая себе закончить картину, что бы на ней ни получилось.

К этому времени в ее распоряжении остается три цвета – черный, красный и зеленый. Именно ими Веста и добивается своей цели.

Вот что у нее получается.

На красно-зеленом фоне грубыми черными мазками обозначены человек и пианино. Человек, можно назвать его молодым мужчиной, зажат в тесные рамки, не позволяющие двигаться. С трех сторон это границы картины, с четвертой – пианино. Границы картины - это пол, стена и потолок крохотной кладовки.

Потолок так низок, что бедняге-пианисту остается только сидеть, наклонив голову как можно ниже, она почти касается пола. Спиной он упирается в стену, а согнутыми в коленях ногами - в пианино, которое и само, едва втиснутое в кладовку, изогнуто дугой.

Композиционное решение таково, что самой крупной на картине оказывается голова человека. Пианино, которое чуть меньше головы, видимо, расположено в дальнем углу кладовки. Между нависающим лицом и клавиатурой остается немного места для рук пианиста, но их как раз нет. То ли художница забыла про руки, то ли мазки, их изображающие, легли поверх мазков туловища, передавая скованность человека с прижатыми к телу руками.

Что касается фона, он выполнен не мазками, а пятнами. Красными и зелеными, между ними белеет бумага. Красные пятна концентрируются главным образом в районе головы пианиста. А так как она обозначена только контурами и невыразительными чертами лица, красным раскрашено и само лицо. Тем самым компенсируется недостаток эмоциональности.

Несколько красных пятен есть и у ног пианиста. Не ясно, зачем они еще и здесь, что они символизируют, но из одного такого пятна, сбоку от пианино, торчит черный сужающийся кверху столбик. Возможно, бутылка.

Рассматривая законченную картину, Веста замечает этот столбик. Ей непонятно, зачем он торчит из пятна. Художница не помнит, как его нарисовала.

Но все-таки Веста довольна. Приятное ощущение завершенности, окончания работы. Удовлетворение.

Не получилось, как она хотела, но ведь Веста только-только начала после длительного перерыва. Не стоит об этом забывать. Первая картина вышла великолепно, а эта…

Та и эта… они несравнимы. Разный уровень, у каждой свой размер.

Нет, Весте действительно очень нравится.

Художница ищет, куда убрать картину. Хотя бы на время. И вдруг ее охватывает ощущение, что в квартире есть кто-то еще. Едва уловимое присутствие. Какие-то шумы в ванной.

Она замирает посреди кухни с большим листом бумаги в руках. Выжидает. Прислушивается. Перед глазами возникает утренняя собака. Забыла посмотреть, как она. Все еще лежит под окнами? Мокрая после дождя?

Еле слышные звуки, будто кто-то воет. Бульканье воды. Может, из соседней квартиры? И снова! Но теперь гораздо громче. Точно не у соседей. Это у нее в ванной. Кто-то воет лежа в воде.

Мнутся углы бумаги, за которые Веста держит картину, руки белеют. От страха она не может сдвинуться с места. Но оставаться так еще хуже. Вой становится громче, кто-то бьет плашмя по воде. Немыслимо.

А картина? Да что картина - просто лист бумаги…

Лист бумаги выпадает из рук и пикирует вниз. Время замедляется. Веста видит, как ее творение медленно продавливает воздух под собой. И вдруг, не успевает картина упасть на пол, раздается чей-то вопль. Как дрелью в бетонный висок.

Веста сдвигается с места. Шаг, еще один – и она идет в сторону ванной.

- Убью, - сдавленно, будто от недостатка кислорода вопят из ванной.

Веста дергает за ручку, дверь распахивается. Свет из прихожей немного освещает внутренности помещения. В ванне лежит человек. Видны его щека и затылок.

- Я тебя убью, - снова выдавливает он и бьет ладонями по воде.

Веста заходит, загораживая свет. Ей почти ничего не видно. Наклоняется и приближает лицо почти вплотную к незнакомцу. Тот вопит все громче. Но с закрытыми глазами.

Бог мой, да он вообще спит.

Веста осторожно кладет руку на плечо, у мужчины открываются глаза.

- Я тебя убью, - визжит он.

Лицо обезображено страхом, черты искажены. Незнакомец всматривается в Весту. Сократившиеся до точек зрачки, лицо раскромсано на куски мускульными волокнами. Ужас, который в любой момент может выплеснуться наружу.

Он все здесь разнесет, так и не придя в чувства.

Веста узнает Клима.

- Успокойся, - говорит она.

- Проснись.

- Проснись.

Превратившийся в Клима незнакомец всматривается в нее. Со страхом… недоверием. Не может понять, где, с кем оказался.

- Да проснись же ты! - Веста требовательно трясет его за плечо.

Постепенное пробуждение дается медленно. Не сразу. Секунды растягиваются до нескольких секунд, полуминуты до минут…

Клим наконец приходит в себя. Вылезает из ванны.

К счастью, на нем трусы, потому что Веста осталась и наблюдает, как вода стекает с него на пол. Юноша игнорирует протянутое полотенце, женщина сама вытирает его тело. Для крохотной ванной, в которой они вдвоем едва помещаются, выходит неплохо.

Веста замечает в воде раскрытую брошюру, которую Клим читал, перед тем как заснул. Автор и название ни о чем не говорят, вернее, их вообще не видно, но ей жалко книгу, испорченную безалаберностью юноши.

Как можно было уснуть, уронить книгу, пролежать не пойми сколько в холодной воде? Женщине жалко и книгу и Клима, ведь теперь он может заболеть.

Молодой человек натягивает на влажное тело шорты с футболкой. И выходит из ванной вслед за Вестой.

На кухне Веста поднимает с пола свою картину, после того как Клим проходит рядом, едва не наступив. Мокрые следы ведут к большому листу бумаги, но удачно подобранный шаг позволил ему уцелеть.

- Что это? - интересуется Клим.

- Да так… - отмашка стесняющейся Весты.

- Ваш рисунок?

- Картина, - поправляет художница. – Она еще не закончена.

- Можно посмотреть?

- Посмотрите.

Веста держит у груди лист бумаги с помятыми углами. Клим немного приседает.

- Оригинально, - говорит он после беглого изучения.

Веста кивает. Ничего другого после реплики молодого человека не остается.

Через пару минут, в течение которых оба молчат, она спрашивает, имея в виду свою картину.

- Куда ее можно положить?

Клим осматривает кухню.

- Чтобы не помялась, - добавляет художница.

- Не знаю, - говорит Клим после озирания. – Положите на тот шкафчик.

Веста слишком низкая, чтобы класть что-то на шкафчик. Ей помогает Клим.

- Когда собираетесь закончить?

- Что закончить?

- Картину.

- А, картину, - Веста приподнимает подбородок. - Пока не знаю.

Конечно, откуда ей знать.

Женщина садится за стол, молодой человек проходит к окну.

- Ну и напугали же вы меня, - говорит Веста. – Я думала, никого нет, и вдруг слышу стоны. Еще и так странно, не сразу поймешь, что за звуки.

Клим в нерешительности. Ему хотелось бы открыть окно, потому что в кухне душно, но он до сих пор не высох и боится простудиться. Как быть? Открыть или не открывать?

Наблюдая за юношей, Веста вспоминает утреннюю собаку. Сейчас он откроет окно и увидит ее внизу, думает она. Но Клим, так и не решившись, садится на подоконник.

- Что вы сказали? – спрашивает он.

- Вы стонали очень странно, я даже испугалась.

- Чего испугались?

- Я думала, никого нет, а тут вы с воплями. Что-то приснилось?

Клим задумывается. Затем отворачивается и смотрит в окно. Все-таки очень душно. Почему так жарко? Лицо покрывается испариной. Или оно еще не высохло? Он проводит ладонью по лбу и стряхивает капли на пол.

С лавки во дворе поднимается пьяный мужчина, Климу кажется, что он слышит скрип лавки, и идет домой. Невыносимо жарко.

- Странно, - начинает Клим, поворачиваясь к Весте. – Мне снилось, я пошел на день рождения к другу, с которым учился в одном классе.

Он замолкает, уставившись мимо собеседницы, хоть и в ее направлении. Веста недолго ждет, потом спрашивает.

- И что в этом странного?

Клим отвечает не сразу. Его вроде как немного подташнивает. Такое впечатление, что из-за пьяницы. К счастью, тот уже ушел, но ощущение осталось.

- Странно, что мне приснилось это сегодня, двадцать седьмого августа. День рождения у одноклассника тоже двадцать седьмого августа. – Пауза. – Это вообще единственный знакомый, у которого я помню дату рождения.

Клим отводит взгляд чуть в сторону, чтобы посмотреть на Весту. На ее лице никаких эмоций.

- Вы продолжаете общаться?

- В том-то и дело, - оживляется молодой человек. – После школы я ни разу его не видел. Знаю только, в какой институт он поступил. – Пауза. – Мы общались в школе. Пару раз я был на его днях рождения. А он на моих. – Пауза. – У нас разница десять дней. Мне снилось, на своем дне рождения он подарил мне книгу. Заранее, чтобы не ждать десять дней. А эта книга у меня уже была. Я купил за несколько дней до этого, причем вместе с именинником.

- Подсознание... – начинает Веста.

- Потом я возвращался домой. На повороте наш троллейбус обогнал другой, в котором я увидел еще одного одноклассника. Мы тоже не общались после школы, я знал только, он отправился учиться во Францию. Еще я вспомнил, что уже видел его несколько дней назад, когда переходил дорогу. Примерно здесь же, в тот раз, как и в этот, он куда-то ехал. Троллейбус остановился, и я дернулся к выходу. Мне пришло в голову перебежать из одного в другой, чтобы узнать, кто это, мой одноклассник или просто похожий на него юноша. Но стоило сделать несколько шагов, как в салон зашел этот парень. Я в смущении спрятался за угол на стыке половин троллейбуса. Парень прошел мимо. Сердце заколотило в груди, но я испытал разочарование. Это был не мой одноклассник. Едва заметное сходство, гораздо больше различий. Низкий школьник лет тринадцати или четырнадцати. Странно, что я принял его за одноклассника, который всегда был выше меня. К школьнику подошла кондукторша, он показал ей проездной с правом на бесплатный обед. Кондукторша достала из сумки несколько сосисок с булочками, но парень показал ей еще справку о том, что нуждается в какой-то особой пище, эта ему не подходит. Кондукторша сказала, что прекрасно обо всем знает, и сосиски достала не для него, только чтобы освободить сумку. Она попросила школьника подержать их, пока сходит в кабину водителя за положенной ему едой. Даже назвала блюдо. Подросток кивнул. Женщина ушла, школьник остался стоять с сосисками из ее сумки. В почти пустом троллейбусе включили свет, хотя на улице еще не было темно, просто небо заволокло тучами. Очень по-осеннему. Я смотрел на школьника, а он смотрел в окно. Мы ехали очень медленно. Я думал, сколько мне может быть лет? Учусь ли еще в школе?

Клим отворачивается к окну. После его рассказа наступает тишина. Какое-то даже умиротворение. И в кухне, и во дворе. Повсюду.

Веста рассматривает пальцы, как вдруг ее осеняет. Женщина оживляется, вскидывает голову, устремляет безумный взгляд на Клима.

- Ведь вы даже не знаете, что с вашей невестой, - выпаливает она. - Что с Ветой.

Словно удар в солнечное сплетение. Вот и плата за бездумную откровенность. Зачем только Клим пересказывал свои сны.

Неожиданная смена. Юноша теряется, когда Веста начинает вопить про его подругу, невесту. Лицо Клима снова покрывается испариной, с него капает на подоконник. До этого он и не думал о Вете, и тут она будто на голову ему падает. Без подготовки, прямо так. Подталкиваемая истерикой своей мамаши.

Веста поднимается со стула. Рассказывает, что Вета в больнице. Сегодня она ее посетила. У дочери множество переломов, но врач уверен, что она скоро поправится. Беспокоится не о чем, хотя…

Молодой человек больше не слушает.

Что за нелепый кошмар – Вета попала под машину! Как это могло случиться? Авария, чудом не закончившаяся трагедией. Как можно скорее ему нужно навестить невесту. Немедленно. Вете необходимо посещение, без него она никогда не поправится.

И что же Клим? Вместо решительных действий он как-то совсем обмякает. То ли из-за своих снов, то ли потрясенный жуткой новостью. Он ощущает слабость во всем теле. К обильной потливости добавляется еще и тремор.

В самом деле, Клим весь дрожит. Резкое ухудшение состояния юноши замечает Веста.

- Да что с вами? – спрашивает она.

Клим удивленно смотрит на женщину и разводит руками. Он и сам не знает.

Скорее всего, заболел, решает Веста. Не надо было валяться часами в холодной воде. Теперь, разумеется, с него течет пот, тело сотрясается в конвульсиях.

Сейчас, однако, важно совсем другое. От прогулки Климу хуже уже не станет. Разве что совсем чуть-чуть. Зато навестит Вету. Неужели он будет валяться дома с детской простудой, пока Вета страдает с десятком переломов?

- Нужно ехать, - произносит Веста безапелляционным тоном.

Клим смотрит в окно. Больше всего ему не хочется сейчас спорить. Но на улице так сыро, а Климу так холодно, что он дрожит.

- Одевайтесь. Нужно торопиться, пока гостиница не закрылась.

Клим удивленно оборачивается к Весте.

- Гостиница?

Веста подходит, чтобы поднять Клима с подоконника. Черты лица немного сдвинуты, демонстрируя решительность.

- Не валяйте дурака. Гостиница… Гостиница… Нужно ехать в больницу. В б-о-л-ь-н-и-ц-у, - повторяет по буквам. - Веселиться будете после.

Веста решительным движением берет юношу под руку и снимает с подоконника. Намерение, выданное за заботу.

В автобус Клим садится едва живой. Он, собственно, и не помнит, как попадает внутрь. Все как в тумане. И, тем не менее, едет в правильном направлении – в сторону больницы. Сидящая рядом Веста несколько раз прикладывает платок к лицу юноши, иначе все утонет в обильной испарине. Какая потливость. Причем в самый неподходящий момент.

Клим тем временем окончательно проваливается в грезы. Словно апельсин, покрывается грубой кожурой фантазии. Преображается на глазах…

Бессовестная пошлятина… но что поделать – именно это и происходит. Ведь Клим едва удерживается в сознании. Состояние близкое к бреду: молодой человек плывет в световых потоках ночной улицы…

Клим вспоминает, что на самом деле ему сегодня снилось. Почему он кричал при пробуждении? Кричал ли он только во сне или и наяву тоже? Конечно, он орал и наяву, иначе как его услышала Вета. Или Веста.

Снова эта неразбериха.

Клим вспоминает сновидение, в котором он сдавал экзамены.

По всей видимости, действие разворачивается в институте. Математика и сочинение. Это единственное сновидение об экзаменах, доставившее удовольствие. Все остальное время Климу снилась монотонная галиматья, в которой ему отводилась роль испуганного безвольного идиота.

Но в этот раз все иначе. Он уже сдал математику и приходит писать сочинение. Преподаватель, привлекательная молодая женщина, мгновенно очаровывает Клима. Еще раньше, чем юноша успевает ее разглядеть.

Студенты за одноместными партами нависают над листочками. Преподавательница прогуливается по аудитории. В какой-то момент она садится за свободный стол перед Климом. Оборачивается, наклоняется к нему и почти на ухо шепчет, что довольна его успехами.

Недоуменный кивок юноши: откуда такая осведомленность о его успехах?

- Математику вы сдали на отлично, - сообщает преподавательница, ее волосы касаются лица Клима.

- А сочинение… - в женских руках оказывается пачка листов, в которой находится и его работа, – сочинением я тоже очень довольна.

На титульном листе с фамилией Клима красуется обведенная в кружок цифра - четверка.

- Получается, экзамены закончены? – спрашивает Клим.

- Для вас - да, - преподавательница очаровательно улыбается.

Клим складывает листы с недописанным сочинением и направляется к выходу. Преподавательница провожает его взглядом.

Удивительный, прекрасный сон… Редко, когда еще Клим получал столько удовольствия.

Красивые преподаватели… учителя…

Были у него когда-нибудь привлекательные наставницы?

Разве что в школе. Классная руководительница, преподававшая с пятого по шестой класс словесность, и учительница химии.

Первая была просто красоткой. Щеголяла по школьным коридорам в черном кожаном одеянии. Всегда на высоких каблуках, в короткой юбке. С немыслимыми прическами. На лицо свисал клок седых волос, дополняющий образ до непостижимого великолепия.

Многие одноклассники Клима были в нее влюблены. Но у учительницы уже имелся спутник. К концу шестого класса она обзавелась едва заметной беременностью и после экзаменов ушла из школы. Подростки любовались ею всего два года.

Однажды в девятом классе учительница пришла в школу со своим ребенком, которого сразу окружили одноклассницы Клима. Девицы передавали мальчика друг другу, обмениваясь восторженными комментариями. Ребята стояли в стороне, наблюдая за ними с брезгливыми ухмылками.

Клима поразила, какой миниатюрной оказалась учительница – ниже всех девиц, возящихся с ребенком, бывших ее учениц.

Не только миниатюрность…

Седой клок все так же болтался перед лицом, косметика, модная одежда, менее броская, чем раньше, но вероятно еще дороже. Учительница даже не располнела, как случается после родов. Все осталось по-прежнему, кроме обаяния. Волшебство испарилось, образ рассыпался.

Когда одноклассницы оставили ребенка в покое и отправились на урок, бывшая классная руководительница взяла сына за руку и направилась к выходу. У порога школы ее ждал автомобиль. Она поцеловала сидящего за рулем супруга и уехала.

Вторая – преподавательница химии. Вела уроки с восьмого по девятый класс. Была гораздо сдержаннее и несмотря на молодость какой-то более основательной. Временами она все-таки расслаблялась: весь урок пела под гитару. Даже сочиняла стихи, которые читала классу. На ее занятиях всегда было весело, учительница много шутила. Может быть, этому способствовала еще и простота предмета.

Однако после года занятий преподавательница вышла замуж за такого же веселого и легкого учителя физики. Обоих женитьба исказила до неузнаваемости. Они превратились в суровых, злопамятных монстров. Вдобавок несдержанных и крикливых.

Именно физика и химия, так легко дававшиеся Климу поначалу, после преображения учителей стали тяжеловесной кашей, о которой он до сих пор вспоминает с содроганием.

Прошло уже несколько лет с последнего экзамена… и вдруг такое роскошное сновидение…

- Выходим! Приехали! Выходим!

Клима выдергивают из фантазий и возвращают в автобус.

Веста дергает его за руку. И вероятно занимается этим уже давно.

- Что же вы сидите? – недоумевает женщина. - Мы приехали.

Какая жарища на улице. Еще и под проливным дождем. Теперь уже все равно, потеет Клим или нет, потому что льет как из ведра. Юноша со спутницей моментально промокают. Клим спрашивает, нет ли у Весты зонта. Нет, ничего такого у нее нет. Женщина только мотает головой из стороны в сторону.

Какого черта? Клим не ослышался, они не там вышли? А когда нужно было: до или после? Нет, нет, она ничего не знает. То ли раньше, то ли позже. Там или там. И как назло ни одного прохожего.

- Откуда взяться прохожим под таким ливнем, - раздраженно говорит Клим.

После чего ему вдруг становится весело. Юноша оживляется, правда, всего на несколько минут.

Веста наугад выбирает дорогу. Они идут в ту же сторону, в которую поехал автобус. Нужно найти больницу или хотя бы прохожих, у которых можно спросить дорогу.

Больница им так и не попадается. Зато встречаются люди. Причем целая куча. Безумное зрелище, галлюцинация.

Под проливным дождем на небольшом пятачке снует толпа нумизматов. Мужчины в черных деловых костюмах, их почти не видно. Различимы только медали, которые нумизматы демонстрируют друг другу. Медали, значки, монеты – все это они держат с внутренней стороны пиджака. Приближаясь, распахивают одежды и придирчиво оценивают коллекции. Никаких прикосновений, только легкий шорох зрачков.

Вот это зрелище! Зонты всего у пары человек, остальные ходят так, опьяненные видом редкостей. Дождь им нипочем.

Веста с Климом буквально ныряют в толпу и выспрашивают, как добраться до больницы. Нумизматы шарахаются в стороны, фыркая "не знаю" или молча гримасничая.

Веста пытается привлечь внимание, рассказывая про попавшую под автомобиль дочь.

- Чудом осталась жива, - дребезжит ее голос.

Силы снова покидают Клима. Сомнамбулой он бродит среди нумизматов, стараясь не отставать от спутницы.

В какой-то момент Весте удается получить ответ от одного типа. Теперь ей известно, куда идти. Но проявляется новая проблема, вернее старая по второму разу – Клим в полуобморочном состоянии.

Женщина берет молодого человека за руку, просто вцепляется, раздраженно вонзая ногти в его кожу. И они несутся к больнице. Несется Веста, а Клим волочится за ней прицепом.

Он не помнит, как они оказываются в нужном месте. Открыв глаза, Клим видит перед собой дом и понимает, что, скорее всего, это и есть больница.

Совершенно иная атмосфера. Массивное четырехэтажное здание. Два окна на последнем этаже гораздо ярче других. Холодный равномерный свет.

Операционная, решает Клим. Кто-то лежит на столе со вскрытым животом, выпотрошенными внутренностями. Скорее всего, мужчина. Никогда ничем не болел и вдруг у него находят что-то серьезное. Над мужчиной склоняется хирург с повязкой, скрывающей пол-лица, и несколько его помощников. Больному все равно, он лежит без сознания, но в коридоре ждут его родственники. Несколько женщин с красными пятнами вокруг глаз, носовыми платками под носом. Мимо проносятся медработники, они ничего не знают, операция еще не закончена. Напряженное ожидание. Эмоции давно закончились, а безразличия не наступило.

Клим говорит Весте, что останется здесь ненадолго, придет в себя. К тому же, закончился дождь. На улице прекрасная погода, теплый вечер. Он посидит на лавке минут пятнадцать, после чего…

Веста недоверчиво смотрит на юношу, пытаясь понять, можно ли ему доверять. И что с ним вообще происходит.

- Не ждите, отправляетесь к дочери, - говорит он и, высвободив руку, идет к лавке.

Веста наблюдает, как Клим садится и машет ей рукой, улыбаясь.

Нужно идти, понимает она. Действительно, нужно идти.

Озадаченная Веста попадает в больницу. В самое ее нутро.

К лавке Клима подкрадывается черная кошка. Молодой человек замечает ее, когда оборачивается назад. Все же сидеть здесь без дела не так увлекательно, как могло показаться, поэтому юноша и начал вертеться.

Кошка обходит лавку и останавливается у ног Клима, на что-то уставившись. Молодой человек следует за ее взглядом и видит лежащую на бордюре сосиску. Кошка подхватывает сосиску зубами и относит на пару метров. Чтобы там спокойно, без посягательств Клима, разделаться с едой.

Ей не хватает умения пользоваться передними лапами, отмечает Клим, наблюдая за зверьком, удерживающим сосиску в почти вертикальном положении.

Кошка заканчивает и, облизываясь, возвращается. Возможно, найдется вторая сосиска, а то и что-нибудь получше. Но находится только кусочек баранки. Кошачий нос обнюхивает ее, но остается равнодушным, и через минуту вместе с кошкой покидает окрестности лавки.

Снова начинается дождь, но совсем мелкий, даже приятный в такую жару. Клим запрокидывает голову и смотрит на верхние этажи больницы. До чего все-таки неприятный свет из окон под крышей. Там и вправду кого-то режут. Проводят тяжелую операцию. Может, спасают чью-то жизнь.

Хорошо, что он здесь, а не там, думает Клим. Какой, должно быть, кошмар в операционной. В жутком металлическом освещении. С вывернутым наизнанку больным. Заветренными органами. Суетящимися вокруг хирургами. Передающими друг другу серебристые инструменты. На лбах блестят капельки пота. Под повязками улыбки. Рука со скальпелем погружается в тело и безжалостным движением делает надрез. Потом еще один. Безучастное лицо больного. Безмолвное, неподвижное. Это не его игра.

Внезапно на ноги Клима что-то падает. Кошка. Та же самая - черная. Обошла лавку и, вернувшись с другой стороны, запрыгнула Климу на колени. Устроилась, замурлыкала.

Клима всегда любили животные. Как-то в детстве друг спросил, не нужен ли ему котенок, а затем привел к незнакомой женщине, пристраивающей бездомных собак и кошек.

…Женщине лет сорок, старше его матери. Она показывает мальчику молодую кошку - серую в полоску - самого распространенного окраса. У кошки уже есть имя. Клим берет ее на руки, гладит.

Затем хозяйка вместе с зашедшей в гости подругой расспрашивают мальчика о его семье, возможности содержать животное, желании. Их интересует абсолютно все: есть ли у него родители, как их зовут, какого возраста, где работают, сколько комнат в квартире, есть ли другие животные, соседи, братья, сестры, родственники, живущие с ними…

Затянувшийся больше чем на час допрос так выматывает Клима, что он и не рад уже предложенной кошке и думает только, как бы поскорее уйти. Его друг сделал это после первых же вопросов.

В конце концов женщины сообщают Климу, что он им нравится, они с удовольствием отдадут ему кошку, но прежде им необходимо поговорить с его родителями.

Мальчик перебирает в памяти цифры своего телефона. К его ужасу женщины начинают одеваться. Прямо сейчас они отправятся говорить с его родителями. Нечего тянуть.

- Но можно позвонить по телефону, - сопротивляется Клим.

- Здесь идти пять минут, - категорично сообщает хозяйка кошки.

Да у нее и нет телефона.

Животное кладут в картонную коробку с тряпкой на дне. На лестнице к ним присоединяется еще одна соседка. Она пойдет вместе с ними.

Выходят на улицу. Стесняясь, Клим старается держаться чуть в стороне, будто отдельно от их процессии. Но женщины, особенно хозяйка, несущая коробку, постоянно подзывают его, расспрашивая, о чем забыла узнать дома. Вопросы так и сыплются на мальчика.

Боже мой! но как он появится дома с тремя деревенскими тетками? С мяукающей кошкой в коробке? Клим представляет, кто может быть дома в это время. Его будто мешком по голове ударили – вылетели все подробности. Он ничего не помнит.

Наконец они оказываются на месте. Хотя Клим и надеялся на неожиданные трудности, которые могли бы помешать женщинам попасть к нему домой, но ничего такого не случается – они приходят.

Мальчик сам показывает дом, подъезд. Сам нажимает нужную кнопку в лифте. Зачем он это делает? Скорее всего, он ответил бы, что не знает.

Дребезжание звонка. Неожиданно дверь открывает двоюродная сестра Клима, приехавшая с родителями и остановившаяся у них на пару дней. Про их приезд мальчик не помнил.

Девочка, скорее уже подросток, на четыре года старше Клима. Улыбаясь, она переводит взгляд с него на стоящих за ним женщин. Из коробки доносится мяуканье.

- Позови мою маму, - просит Клим, не заходя внутрь.

- Твоей мамы нет. Она поехала вместе с моей мамой к тете…

Клим не дослушивает. Значит, в квартире только отец!

Как жарко в одежде. Он представляет, что заболел, и сейчас его положат в кровать…

Над Климом суетятся взрослые. Кто-то гладит его по голове. Ласковые интонации. Лекарства… Какие могут быть лекарства?! ...конфеты и пирожные. Еще одно одеяло? Нет, так хорошо. Поменяйте только подушку, эта слишком жесткая. Художественный фильм!.. Включите скорее телевизор, сейчас начнется…

- …Я позову твоего папу, - говорит сестра и уходит, оставляя Клима дожидаться с женщинами за спиной.

Сквозь мяуканье из коробки мальчик слышит, хозяйка кошки обращается подруге.

- Жаль, нет его матери. Поговорили бы сразу с обоими. А так…

Минуты две, а то и больше, они стоят у распахнутой двери. Женщины открывают створки коробки, чтобы кошка увидела, куда ее принесли. Надеются, что это ее успокоит. Показывается голова животного. Кошка озирается, не переставая мяукать ни на секунду. Ее придерживают, чтобы не выпрыгнула.

Отец появляется заспанный в застиранной пожелтевшей майке с огромными проймами на полтуловища. Майка впопыхах заправлена в тонкие тренировочные штаны неприличные всюду, кроме дома. Нечесаные волосы торчат в стороны. На лице синеет щетина.

Будто не замечая его вида, женщины заискивающе здороваются, перебивая друг друга.

- Здравствуйте, - отвечает отец, обводя их взглядом.

Взгляд упирается в Клима. На лице проскальзывает едва заметная гримаса неудовольствия.

Отцу не приходит в голову пригласить женщин внутрь. Вчерашнее празднество по случаю приезда родственников… Он до сих пор полупьяный и, скорее всего, не способен к предстоящему разговору.

За спиной мужчины показывается сестра и делает знаки Климу, чтобы тот зашел вместе с женщинами. Но мальчик не обращает на нее внимания, он сосредоточен на отце. Тогда сестра сама приглашает гостей.

- Заходите, пожалуйста.

Женщины с облегчением, это чувствуется по дыханию, перемещаются в прихожую. Первой порог пересекает коробка с кошкой.

- С новосельем, - говорит кто-то.

Женщины смеются. Отец в это время заправляет в штаны клочья майки.

Не раздеваясь, в пальто, сапогах и шапках, три женщины идут к кухне. Но у ее порога внезапно останавливаются и спрашивают, куда им идти. Отец молча кивает, показывая, что они на правильном пути.

Две женщины занимают табуретки, третья остается стоять, на кухне больше нет табуреток. Отец заходит последним и утоляет жажду водой из-под крана. Оставшаяся на ногах замечает, как это опасно. Несколько банальностей о болезнетворных бактериях с вирусами.

Клим в прихожей. У него появляется идея неслышно уйти на улицу. Но в этом случае последствия будут еще хуже. Или…

- Клим, - доносится голос отца.

Сестра вопросительно смотрит на мальчика. Она стоит у стены, разделяющей кухню и прихожую, и может наблюдать оба помещения.

- Иди же, - шепчет она, - тебя зовут.

Клим делает пару шагов.

- Ты даже не разделся.

Девочка подскакивает к нему и будто с маленького стягивает шапку с курткой. Он отстраняет сестру на вытянутую руку и ботинки снимает сам.

- Клим, - снова зовет отец, на этот раз в голосе чувствуется раздражение.

Сестра берет мальчика за руку, но он вырывается. Клим должен все сделать сам. Без посторонней помощи.

Он идет в кухню. И там… он… или отец…

Молодой человек вдруг понимает, что совершенно не помнит происходящего потом. Как вел себя отец, что говорили женщины, оставили им кошку или нет, как его наказали – абсолютно ничего.

Белое пятно памяти.

Зайдя в больницу, Клим первым делом замечает Весту. Женщина разговаривает с гардеробщиком.

- Посмотрите, пожалуйста, у меня из плаща выпало кашне, - говорит она, поправляя на себе одежду.

- Надоели вы со своими кашне, - ворчит гардеробщик и достает из-под стойки охапку разноцветной мишуры – заколки, шарфы, банты, платки, ленты, галстуки, кашне – все это он вываливает перед посетительницей. – Ищите, что вы там потеряли.

Веста перебирает предметы. Когда подходит Клим, она внимательно рассматривает черный галстук.

- Да вот же ваше кашне, - юноша показывает на валяющийся под вешалками бордовый платок.

Да, это он. Негромко ругаясь, гардеробщик идет, чтобы поднять кашне.

- Держите ваш платок, - говорит он и забирает со стойки вываленную мелочь, собирая в кулак.

- Спасибо.

- Спасибо-спасибо, - передразнивает мужчина. – Лучше бы следили за своими вещами. Приходят в куртках, а уходят в плащах.

От удивления или чего-то еще глаза Весты округляются.

- Что! – выпаливает она, потемнев лицом (своим оттенком оно приближается к кашне). – Вы хотите сказать, что я украла этот плащ?

Лицо и кашне… теперь тон в тон.

Гардеробщик, неопрятный старикан, замирает в пол-оборота к Весте, всем своим видом вдруг демонстрируя немощность.

- Украли или не украли… Откуда мне знать? Я вас практически не вижу.

Гардеробщик достает из кармана очки и надевает на нос. Футляр небрежно бросает на пол.

- Я дряхлый инвалид. Что вы от меня хотите?

После чего совсем отворачивается и скрывается за вешалками.

Лицо весты светлеет. Оно уже заметно светлее кашне. Едва не выплеснувшаяся ярость втягивается обратно.

- Идемте, - говорит Клим, беря Весту под руку.

И они покидают больницу. Вернее, здание больницы. Холл, если хотите. Однако оба остаются на больничной территории, у самых дверей, даже не сходя со ступенек.

- Но я не собиралась уходить, - восклицает Веста, когда они начинают спуск по лестнице.

Задумавшийся, снова ушедший в себя Клим не обращает внимания. Ему кажется, он прогуливается с Ветой, держа ее под руку.

- Да очнитесь вы.

Веста дергает Клима за рукав куртки. Мимо них проносится дама в шубе. Бог мой, в такую жару – и в шубе. Веста оборачивается, чтобы проследить, как дама заходит в больницу. А когда поворачивает голову обратно, Клим уже что-то рассказывает.

Веста не сразу понимает, о чем идет речь. Вроде какое-то воспоминание. Молодой человек рассказывает о своем детстве, младших классах школы. Что-то связанное с уроками английского языка. Они по очереди читают тексты из учебника, а затем переводят. И, дождавшись своей очереди, Клим переводит housewife как домашнюю жену. Мальчику сходит это с рук, но в доставшемся абзаце это слово встречается еще несколько раз. И вот, раза с третьего или четвертого, учительница обращает, наконец, внимание на странное словосочетание, усиленное повторением, и начинает хохотать. К ней робко присоединяются несколько учеников. А потом и все остальные. Весь класс хохочет над Климом, из-за чего ему обидно. Потому что ученик не понимает, из-за чего они смеются. Лишь подозревает, благодаря своеобразию его перевода.

Молодой человек оборачивается к Вете, сияя от восторга. Но, встретившись со спутницей глазами, сразу мрачнеет. Рядом с ним оказывается не Вета, а ее мать. Какое разочарование.

- Вы видели женщину? - спрашивает Веста. – Только что прошла мимо нас в шубе. Представляете, летом в шубе?

Клим пялится на Весту, но не произносит ни слова. Вернее, что-то он произносит. Юноша рассказывает, что заметил на шубе прошедшей дамы вшей. Да, да, живой ковер вшей, который дама тащила на себе в больницу.

Веста в недоумении. Как ей реагировать? Очередная шутка молодого человека или он окончательно помутился рассудком? К счастью, у женщины хватает такта оставить свои мысли при себе и не сказать ничего.

Забавно, но все это время они продолжали идти. Спустились по лестнице, прошли по аллее мимо лавки, на которой Клим оставил черную кошку, и уже подошли к воротам больницы, когда Веста решительно запротестовала.

Для начала она останавливается. Встает как вкопанная. Больше ни шагу вперед. Клим держит ее под руку, поэтому ему тоже приходится остановиться. Каких-то несколько метров отделяют их от ворот.

- Почему вы остановились?

Веста высвобождает руку и с усмешкой поднимает на него глаза.

- А вы хотите уйти?- спрашивает она.

Клим пожимает плечами. Ему непонятен насмешливый тон спутницы. Он не собирается терпеть…

- Вы разве забыли, зачем мы пришли?

И правда, он совершенно не помнит, какого черта здесь оказался. Вроде, сопровождает Весту. Но зачем…

Ах да! Конечно! Они приехали навестить Вету. Все становится на свои места. Именно в больницу, потому что Вета попала под машину.

- Но ведь вы сами направились к выходу, - удивляется Клим.

- Я направилась? – изумляется Веста. – Да это вы схватили меня за руку и поволокли к воротам.

Оба молчат.

- Я думал, вы со всем закончили. Когда я зашел в холл, вы одевались в гардеробе.

- Да мне нужно было только забрать вас с улицы. Я ведь наблюдала за вами из окна. Видела, как вы сидите на лавке и никуда не собираетесь. Играете там с кошкой, забыв обо всем на свете.

- Мы же обо всем договорились. Мне нужно было только прийти в себя. Я заболел. Можете потрогать лоб, это жар. Скорее всего… - Клим прерывается, затем начинает снова. - Но когда я зашел внутрь, как и договаривались, вы уже собирались. Что мне оставалось делать? Я подумал, на сегодня достаточно. Вас либо не пустили в такое время, либо вы успели поговорить с Ветой. А я не успел.

- Но что вам мешало спросить об этом?

- В том-то и дело, что ничего. Но зачем я буду лезть к вам с расспросами.

- Неужели вам на все плевать, Клим? Вам что, безразлично, как себя чувствует ваша невеста?

Молчание.

- Да ответьте вы что-нибудь, - кричит Веста так громко, что Клим еще больше смущается.

Юноша застывает как истукан. Но через несколько секунд все же находит, что ответить.

- Небезразлично. – Снова пауза. - Но от того, спрошу я про нее или не спрошу, ее самочувствие не улучшится. Правильно?

- Да вы понимаете вообще, что я говорю? Хоть одно слово вам понятно?

- Мне?

- А как вы думаете - кому?

- Что же вы так орете?

Веста раскрывает рот, чтобы выпалить пришедшую на ум фразу, но вовремя останавливается, понимая, что последняя реплика исходила не от Клима, он как раз молчал. Юноша поворачивает голову в сторону – именно туда, откуда услышал вопрос. В ту же сторону поворачивается и Веста.

Так и есть. Из-за кустов появляется средних лет мужчина. Он выглядит спокойным, даже доброжелательным. Не сказать, что вопли его рассердили. Но замечание все-таки сделал, значит…

- Ах! - восклицает вдруг Веста.

Это же ее знакомый. Они познакомились сегодня утром. Больничный сторож, любезно прогулявшийся с ней по парку и укрывший под зонтом от дождя. Зонт у него и сейчас с собой. По всей видимости, тот же самый. Но зачем он ему сейчас?

Подходя ближе, мужчина тоже узнает Весту и, прищурившись, всматривается в ее лицо. Конечно. Они знакомы. Оба признают друг друга.

- Здравствуйте. Это вы?

- Здравствуйте, - кокетливо улыбаясь, кивает сторож.

- Как у вас дела?

- Прекрасно, - беззаботно говорит мужчина. – Работаю. Слежу за парком.

Весту будто подменили. Она уже и забыла о переживаниях, волновавших ее минуту назад, о нервном срыве, едва с ней не произошедшем. Хотя Клим – вот же он – стоит в полуметре от нее, делая вид, что не замечает незнакомца. Как быстро все изменилось.

- Вы снова с зонтом, – говорит Веста.

Сторож манерно удивляется, затем, действительно, обнаруживает в руке зонт.

- Зонт, - говорит он. – Мне негде его оставить. Если уж беру с собой, то ношу весь день.

- Бедняга.

Внезапно и Клим присоединяется к их разговору.

- А что же, - начинает он, - у вас нет своего помещения, служебного помещения, где вы могли бы оставлять вещи?

- Есть. Такое помещение есть у каждого сторожа. Но я могу попасть в него только ночью.

- Как же так? – озабоченно восклицает Веста. - Только ночью. Почему?

- Действительно, почему? – спрашивает Клим.

- Потому что это помещение на последнем этаже больницы. Мне нельзя находиться внутри, пока больница открыта для посетителей. Только когда закрывается. С глухой ночи до раннего утра.

- Бедный вы человек, - выдавливает из себя Веста.

- А кем вы работаете? – спрашивает Клим.

Сторож усмехается.

- Я работаю всеми… почти всеми. Я здесь и ночной сторож, и хранитель парка, и дворник, и дневной охранник, и строитель, достраиваю забор между парком и больницей.

Женщина и молодой человек с восхищением смотрят на собеседника.

- А сейчас, - продолжает он, - я должен закрыть ворота, потому что больница закрывается.

- Да сколько же теперь времени? – спрашивает Веста.

Сторож достает из брюк прибор вроде секундомера, громоздкое устройство с торчащей как у мясорубки ручкой.

- Без полутора минут полночь, - торжественно объявляет он. – Закрываемся. Уходите.

Последний призыв Клим слышит словно из иного мира. Тело превращается во что-то аморфное. Он медленно проваливается спиной вперед, цепляясь руками за ватный воздух.

Мягкое тело в мягком мире.

Уходите, слышит юноша незнакомый голос, перед глазами проносятся светящиеся точки и остаются светлыми кривыми линиями на темной поверхности. Слышно чье-то дыхание.

Клим пробуждается в комнатушке настолько крохотной, что могла бы сойти за кладовку. Он лежит на кровати, занимающей почти всю площадь. На табуретке спиной к нему сидит мужчина, на коленях у него женщина.

Женщина что-то шепчет на ухо мужчине, но внезапно вскакивает. Один шаг и она оказывается над Климом.

- Он очнулся, - возбужденно говорит она.

Мужчина оборачивается с пальцем у рта.

- Тихо, тихо, - шипит он, безучастно смотря на Клима.

- Как ты себя чувствуешь? – спрашивает женщина.

Клим обводит комнату взглядом. Где он оказался? Кровать под ним, табуретка, грубая деревянная полка с тремя книгами, вероятно, используемая в качестве стола. Вот и вся обстановка. Голые белые стены в грязных пятнах. Окна нет, но есть обшарпанная дверь.

Женщина опускает ладонь на лоб юноши.

- Температура не спала. Он горит.

Внимание Клима притягивает лампочка под потолком. С ней что-то странное. Непонятно, покачивается она или неподвижна. Затем отводит взгляд и смотрит на женщину. На месте ее лица выжженный лампой след.

- А зонт? - вдруг приходит в голову. – Где же зонт?

Он произносит это вслух или про себя? Скорее второе про себя, потому что никто даже не попытается ему ответить.

Клим приподнимается на локте и еще раз осматривает комнату. Вот и зонт. Лежит у него в ногах.

- Мешает? – спрашивает женщина и уже тянет руку к зонту.

Клим переводит взгляд на нее.

Хлоп! Будто что-то лопается. Вета? Или…

Женщина задевает головой лампочку, на мгновение лицо обезображивается недовольной гримасой.

Он ошибся - не Вета.

Не Вета, а Веста!

А там - на табуретке… - сторож.

Разумеется. Мгновенно все вспоминается. Больница. Вета в больнице. Веста, с которой он едет в больницу к Вете. Потливость. Галлюцинирование в автобусе. Прогулка под проливным дождем. Толпа нумизматов. Аллея перед больницей. Скамейка. Кошка у скамейки. Гардероб. Гардеробщик. Потерянное кашне. Сторож. Его секундомер. Ручка мясорубки. Полночь. Ворота закрываются. Полторы минуты. Уходите.

Веста смотрит, куда бы пристроить зонт.

- Поставьте в угол, - предлагает сторож.

Клим еще выше приподнимается и облокачивается спиной к стене. Теперь он может разглядеть, что за книги на столе. Медицинские справочники. Не удивительно – он же в больнице.

- Интересуетесь медициной? – иронично спрашивает он сторожа.

Неожиданно мужчина принимает серьезный вид. Кивает - да, он интересуется - и начинает рассказывать о своем увлечении кожными заболеваниями. Экземой, грибками, бородавками, лишаем.

Спустя несколько секунд он так увлекается, что лицо багровеет от возбуждения. С какого-то момента его уже не остановить. Сторож воспроизводит по памяти целые страницы из справочников и тут же дополняет их таблицами, рисунками, фотографиями. Куча разнообразных данных, иллюстраций.

Он засыпает слушателей подробными классификациями, диагностикой, способами лечения. Вдобавок все это подкрепляется химическими формулами.

Перед глазами Весты и Клима сами собой возникают пораженные поверхности, несчастные больные, заплаканные родственники. Какой ужас. Это просто невозможно. Хватит! Прекратите!

Наконец сторож замолкает.

Клим переводит дух. Еще немного и он потерял бы сознание снова, теперь уже от болезненных фотографий под увлеченное бормотание мужчины. Но не проходит и десяти секунд, как сторожа сменяет Веста. Она тоже хочет поделиться своими увлечениями. Ее страсть - живопись.

- Что? – переспрашивает сторож.

- Жи-во-пись, - повторяет женщина по слогам.

- Живопись? Картины или что-то еще?

- Да, да, картины. Пейзажи, портреты, натюрморты, все вместе. - Веста разводит руками, приподнимает плечи и мотает головой, изображая воодушевление. – Это волшебство. Блаженство.

Она рассказывает о картине, написанной на днях. О том, как пришел замысел. В купе поезда. Во сне. Следует описание сновидения. Теперь уже Веста помнит его не так подробно, но хотя бы пару деталей. Парк, художник, рисующий этот парк. Затем Веста отвлекается. Теряет нить и начинает перечислять попутчиков, ехавших с ней в одном вагоне. Но после все же возвращается к живописи. К своей картине. И вообще к искусству. Великие художники. Картинные галереи. Веста объясняет, как приготовить холст, ухаживать за кисточками, смешивать краски. Техническую составляющую, от которой дилетанты приходят в восторг.

- А что нарисовано на вашей картине? – спрашивает сторож, порядком утомленный подробностями.

Тишина. Веста вдруг замирает. Она и до этого не много двигалась, свободного места в комнатке ровно столько, чтоб она могла стоять, но, по крайней мере, это не мешало ей жестикулировать. После вопроса сторожа художница застывает. Ни звука, ни движения.

Проходит время. Сначала пять секунд, затем тридцать.

Только после этого Веста возвращается к жизни.

- К-а-р-т-и-н-а, - медленно произносит она.

Мужчины с нетерпением смотрят на рассказчицу.

И та начинает говорить. Сначала медленно, очень медленно, почти по слогам, по буквам, но затем быстрее. С каждым предложением ускоряясь, воодушевленная сказанным.

- На моей картине, - начинает Веста, - всего два объекта – пианино и пианист. Оба в маленькой комнатке, примерно как эта или даже меньше. После того как пианист заканчивает играть, пианино начинает расти. Он не успевает выскочить из комнаты и погибает, задавленный инструментом. Мы застаем его еще живым, но это предпоследнее мгновение перед смертью. Трагедия в красно-зеленых тонах. Непередаваемый ужас.

Клим принимает последние слова за иронию, но Веста и правда воодушевляется собственным описанием. До такой степени, что начинает плакать. На глазах показываются первые слезы. Сторож молча усаживает женщину к себе на колени. Пара удачно подобранных слов поддержки, и она успокаивается.

А как же Клим? Они совсем о нем забыли.

Веста поднимается, чтобы измерить температуру, приложив ладонь ко лбу юноши. Нет, это ее не устраивает. Лоб все такой же горячий, как и до этого. Ничего не помогло.

- Моя мечта – стать доктором, - вставляет сторож.

Веста оборачивается к нему.

- Но вы и так работаете в больнице, - удивляется она, нависая над Климом.

- Это не одно и тоже. Я хочу лечить, ставить диагнозы, анализировать истории болезней. Теоретически я могу начать хоть этой ночью. Мне не хватает только диплома. Сейчас я обычный нахватавшийся знаний вундеркинд. Но мне сорок шесть лет, я не могу вечно оставаться вундеркиндом. Пора браться за дело. Получать настоящую профессию. С головой в нее погружаться. Вместе с медсестрами и помощниками. Добиться грандиозных успехов. Именно в этом мое предназначение. Я родился исследователем человека, врачом. А вместо этого…

Сторож обводит слушателей взглядом и, выдержав паузу, с немного наигранной торжественностью объявляет.

- В следующем году я поступаю в медицинский институт. Это уже решено.

- Почему не в этом году? – спрашивает Веста.

- В этом уже закончен прием.

- Что ж, тогда вас можно поздравить. Вы определились с призванием. Желаю вам удачи.

- Благодарю, - сторож удовлетворенно кивает, затем смущается и поправляет справочники на полке.

- А я… - начинает Веста. – Я хочу стать настоящей художницей. С собственной студией, натурщиками. Творить каждый день, не на что больше не отвлекаясь. В жизни меня интересует только живопись. Живопись и искусство.

Веста и сторож впиваются друг в друга глазами. Восторженные, упоенные собственными целями, предчувствующие их скорое достижение.

Должно быть, пока я спал, они влюбились, решает Клим.

- Ну а вы? - будто услышав его мысли, обращается к нему сторож.

Смутившись, Клим и рта открыть не может, не то что ответить.

- Что - он? – спрашивает Веста.

- Он, - повторяет сторож, похоже, что-то вывело его из себя. – Хорошо устроился.

От волнения Клим покрывается испариной. Но только ли от волнения? Ведь юноша еще и болен, жар так и не отстал от него. Никто Климом толком не занимается. Ни ухода, ни лекарств. Лишь маловразумительные обвинения.

Юноша еще не понимает, куда клонит сторож, но заранее с ним соглашается. Свыкается со своей виной. Он ждет только, когда мужчина закончит фразу, обозначит полностью мысль. Когда все прояснится.

- Ты хорошо устроился, - еще раз повторяет сторож и снова умолкает.

Но потом продолжает.

- Мы поделились друг с другом самым ценным – мечтами. Обнажили интимное. Я имею в виду себя и эту женщину. Мечты о призвании. А ты… парень? Ты лежишь в моей комнате на моей кровати и хоть слово бы произнес. Нам, пожилым уже людям, вынужденным говорить о самом дорогом… в присутствии постороннего. Потому что больше негде. В это время ты способен только зубоскалить. Валяться на всем готовом и посмеиваться про себя. Ты прожженный циник и…

- Но он же болен, - перебивает Веста.

- Он не болен, - не соглашается мужчина. – Он - неблагодарная тварь, высасывающая из других последние соки.

- У него раскаленный лоб. Жар. Он только что пришел в себя после обморока.

- Чепуха. Сейчас это не имеет никакого значения.

- А что имеет? – вмешивается, наконец, Клим.

- Ничего. Ничего больше не имеет значения. Все - пустые надежды. Доктор, художница. Мы стары и в любой момент можем умереть. Бессмысленно надеяться. Присесть на стул и никогда не подняться. Заснуть и больше не проснуться. Никакой определенности. Ничего не известно заранее. Запутанно так, что сам черт ногу сломит. Я с семнадцати лет каждый год пытаюсь поступить в медицинский институт. Я выучил билеты наизусть. Доскональные знания, блестящие ответы. Но меня не берут. Каждый год повторяют одно и то же. Вы очень способны, но приходите в следующий раз, через год. Я полжизни на это угробил. Тридцать лет коту под хвост. И в следующем будет то же самое. У меня больше нет иллюзий. Какие, к черту, иллюзии, когда тебе под пятьдесят. Я от них избавился. Я изучил жизнь и теперь знаю ее в мельчайших подробностях, как свои пять пальцев. Чем мне теперь заниматься? Я слишком способный, чтобы стать студентом, поэтому мне остается только убирать парк и сторожить больницу, запирая каждую ночь ворота. Здесь, в этом мире, каждому приготовлено его место. Таким как я - вот такое. Провести всю жизнь в кладовке и подохнуть на вступительных экзаменах. Это несправедливо, но ничего другого для нас не придумали. Меня блевать тянет от такой жизни. Но ничего в ней не сделаешь. Ничего!

Сторож вскакивает с табуретки и, сдерживая рыдания, выбегает из комнаты.

- Ступайте за ним, - говорит Клим. – Успокойте.

Веста в два шага преодолевает комнатушку и проскальзывает в дверь. Откуда только такое проворство.

Проходят минуты, и она появляется со сторожем. Усаживает мужчину на табуретку. Он вроде успокоился. Веста стоит рядом, поглаживая его по плечу.

Клим всматривается в мужчину и не верит своим глазам. За эти пять минут тот совсем раскис. Осунувшееся, потерявшее последнюю привлекательность лицо, бледная кожа, скривившиеся губы, красные пятна у глаз, шмыгающий нос.

Юноша с трудом подбирает слова, но сторож заговаривает первый.

- Чем ты хоть интересуешься?

- Я… - начинает Клим. - Я изучаю математику…

Его тут же обрывает сторож.

- Математикой, - скептически повторяет он. - Все это очень неопределенно. – Мужчина поднимает голову и заглядывает в глаза юноши. - Какой именно математикой?

Какой, действительно?..

Что ему ответить? Клим в растерянности. Становится тепло. Даже жарко. Так жарко, что он…

…сползает по стене…

…какая бывает математика?..

…молодой человек лежит с закрытыми глазами, подыскивая слова… чтобы выражаться точно…

…не может вспомнить вопрос. Воспроизвести его. Желательно слово в слово…

…математика…

…кровать поднимается над полом… вращается.

…быстрее… медленнее…

…чей-то голос… неразборчивый… Клим прислушивается…

…Веста… это она говорит… рассказывает…

…математика совершенно разная… невообразимо запутанная… бесконечная…

…рассказывает…

… пожар. Горит мой дом. Я забегаю внутрь и выношу своего маленького сына. С ним все в порядке, только одежда в саже. У дороги стоит моя мать и смотрит на пожар. В доме осталась дочь. Я спешу вытащить ее из огня и прошу мать постоять с сыном. Она отвечает, да пусть стоит рядом, что с ним случится. Я вытаскиваю дочь из огня. У нее обожжены руки и ноги, сгорела одежда. Я возвращаюсь к матери, но сына с ней нет. Я спрашиваю, где мой мальчик. Она отвечает, он побежал за тобой. Я снова захожу в горящий дом и нахожу сына. Беру его на руки. На мальчике нет кожи, она сгорела, только красное мясо. Сгорело лицо, вместо глаз дырки. Как только мы выходим, крыша обваливается. У меня больше нет дома. Я иду к своим родителям. Несу обгоревшего мальчика, дочь ковыляет сзади. Приходим. Я с детьми стою посреди комнаты перед отцом. За спиной я слышу шепот матери. Мать говорит отцу, опять она пришла с ними к нам…

Клим просыпается, лежа на козырьке подъезда в совершенно незнакомом месте. Козырек с узкую одноместную кровать, юноша чудом не свалился во время сна.

Вчера… Воспоминания разрозненными обрывками проступают в памяти.

Длинные коридоры… торговые ряды… крохотные магазинчики… Клим покупает несколько кассет для видеокамеры. Затем в другом месте еще несколько таких же кассет. Он скупает их в разных магазинах, небольшими партиями. И занимается этим, пока окончательно не теряется в коридорах.

Ночь. Клим идет вдоль трассы. Мимо проносятся автомобили. У него рюкзак, набитый кассетами. В руке бутылка пива. Он очень пьян.

А теперь Клим оказывается здесь – на козырьке.

Похоже, довольно рано. На улице уже светло, но не видно ни одного прохожего. Юноша примеряется, как лучше спуститься с козырька. Высота все-таки приличная.

Так и не решившись, он открывает рюкзак, надеясь найти бутылку воды. Бесполезно: ничего, кроме кассет, купленных вчера в каком-то невообразимом количестве. Рюкзак забит исключительно ими.

Когда Клим решает спуститься, на улице показываются первые прохожие. Еще через пару минут уже во всю палит солнце, а от прохожих рябит в глазах.

Мгновенные изменения.

Как он теперь будет слезать? На глазах у толпы? Клим решает остаться в своем убежище.

Но никакое это не убежище. Очень скоро его замечают дети и, выкрикивая что-то, начинают кидаться в него камнями.

Их веселье прекращает подошедшая женщина. Испуганно таращась вверх на молодого человека, она уводит детей. И тут Климу приходит в голову, что все люди, которых он видит, другой расы. Азиаты! Узбеки или киргизы или таджики… он в них не разбирается.

Получается, что за ночь он переместился в какую-то азиатскую республику. В Узбекистан, например, или Киргизию.

Невероятно!..

Но пора молодому человеку все же покинуть козырек, потому что из подъезда уже показывается старичье со стульями и норовит обставить ими все вокруг, чтобы Климу некуда было спрыгнуть.

Юноша решается. Без неуместной в данных обстоятельствах удали - наоборот - очень осторожно: встав на четвереньки у края, спустив одну ногу, затем вторую, повиснув на руках, чтобы уменьшить высоту, и наконец прыгнув, едва не напоровшись на стул одного из стариков, который начинает вопить на неизвестном языке.

Клим проходит по улице. Это, собственно, не улица, а один нескончаемый двор с кучей детей, лезущих под ноги, таращихся на загадочного незнакомца.

Как все-таки он сюда попал? Никаких зацепок. Можно только предполагать. Возможно…

Ладно, это бессмысленно.

Сейчас важно сориентироваться: узнать, где здесь магазин, вокзал. Да, еще и деньги. Наверняка придется менять их на местную валюту. Клим лезет в задний карман и достает комок мятых купюр. Пара крупных, остальное – мелочевка. На обратный билет этого может и не хватить.

Тогда он проверяет внутренний карман рюкзака. Там только паспорт. Что ж, придется ограничиться тем, что есть. В крайнем случае…

На возвышении юноша замечает одноэтажный дом, который мог бы оказаться магазином. По крайней мере, прохожие направляются именно к нему. Клим присоединяется к общему потоку.

Оказывается, цель толпы - не одноэтажный дом, а что-то за ним, люди заходят за угол. Клим же идет к двери под вывеской на непонятном языке. К счастью, дверь еще и открывается. И он попадает внутрь.

Это в самом деле магазин, но с необычным ассортиментом: книги и прохладительные напитки.

Взять бы воды, думает Клим, но вместо этого, сам не знает почему, покупает географический атлас. И с этой единственной покупкой выходит на улицу.

В голове молодого человека формируется план действий. Для начала он сунет прохожему карту Евразии, чтобы тот показал, где они находятся, а дальше…

Нелепость... Сумасшествие... Безумие...

Клим окончательно теряет рассудок.

[к оглавлению]